Мирянин, который поднялся выше ангелов

«Как я могу спастись, если на молитву времени совсем не остается?» — спросила женщина, которая целый день проводит в работе и в заботе о больном родственнике. Казалось бы, можно ли представить себе более очевидный пример христианского служения? Но святоотеческие тексты так много говорят о сосредоточенной молитве и молитвенном подвиге, что человек, живущий в миру, теряется: что же остаётся делать тем, чья жизнь далека от размеренности? Как человеку, привыкшему к «многозадачной» действительности, почувствовать присутствие Бога в своей повседневности?

Православный портал «Иисус» и сообщество активных мирян «Фавор» провели 25 октября 2021 г. встречу с участием Максима Калинина — шеф-редактора портала, исследователя сирийской христианской мистической традиции, — чтобы обсудить, насколько вообще возможна «мирянская духовность».

Максим Калинин сделал перед участниками встречи сообщение «Сирийская мистика глазами мирянина». Мы начинаем публиковать расшифровку этого сообщения в нескольких частях. Сегодня речь пойдет о библейском персонаже-мирянине, которого Иосиф Хаззайя ставил в пример насельникам монастыря.

Какую пользу тексты сирийских мистиков имеют для мирянского опыта, если речь в них идёт о монахах-затворниках? Главные герои творений Исаака Сирина и Иосифа Хаззайи — это отшельники, которые решались надолго воздержаться от общения, от слова, чтобы обрести то слово, которое превыше речи и молчания. 

Афнимаран, один из сирийских мистиков, говорит о том, что природа слова по-настоящему реализуется в безмолвии, и именно эта подлинная природа слова раскроется в полной мере в будущем веке. Главные герои мистиков — это люди, которые пытались постичь слово в молчании. 

Что же тогда мы, живя в миру, можем вынести из этих текстов? Попробуем последовательно ответить на этот вопрос.

Есть несколько свидетельств того, что мистики взаимодействовали с мирянами и думали о них. Я хотел бы рассказать о трех из них.

Первое свидетельство, мое любимое, — это отрывок из большого произведения Иосифа Хаззайи, которое называется «Мемра о природе Сущности». Название, в котором сходу ни одно слово не понятно. «Мемра» (сир. ܡܐܡܪܐ mēmrā — «речь») — это произведение, трактат. Слово «Сущность» передает здесь сирийский термин ܐܝܬܘܬܐ — стандартное в сирийской традиции обозначение Бога как равного Себе непостижимого Существа, Чье бытие мы не можем охватить. И о природе этого непостижимого Существа автор собирается нам что-то сказать. 

Из названия складывается впечатление, что нас ждет очень абстрактный богословский трактат. А Иосиф Хаззайя в нем говорит об истории мира, о конкретных людях, описывает библейскую историю от начала и до конца творения, излагает свои взгляды на то, что будет в конце времен. Дело в том, что для Иосифа Хаззайи, как и для Исаака Сирина, мысль о Божественной природе “автоматически” означает мысль о предвечной и безусловной любви Божией. Мистики говорят о непознаваемости Божественного естества, но эта непознаваемость связана у них не с чистым апофатизмом, как у Дионисия Ареопагита (когда любая характеристика Бога отрицается как не подходящая Ему) а с конкретным свойством Божией природы: Его не-выразимой, не-ограниченной, не-обусловленной любовью. Другими словами, апофатизм (отрицательное богословие) имеет у Исаака Сирина и Иосифа Хаззайи положительное наполнение. 

Так вот, в «Мемре о природе Сущности» Иосиф Хаззайя рассказывает об истории человечества, следуя сирийской традиции: он излагает представления о мире как о школе и для ангелов, и для людей. Говорит о том, как ангелы переживают после грехопадения Адама, потому что для восточной сирийской традиции ангелы — это существа, обращенные скорее к человеку, нежели к Богу. Они служат Богу, — но точно так же, как и люди, они на протяжении истории творения постигают Бога постепенно, восходя от видимого к невидимому. 

Часто в сирийской традиции можно встретить мотив «выгорания», огорчения ангелов. Иосиф Хаззайя описывает, как ангелы думали, что напрасна вся их забота о человеке после его грехопадения, после того как человек на Земле не смог выдержать планку того идеала, к которому он был призван. Интересно, что мистики совмещали представления об ангелах как о простых, не знающих усталости существах, и представления о том, что ангелы могут огорчаться и утомляться. А согласно восточносирийской традиции (которая следует здесь Феодору Мопсуестийскому), ангелы не только сообщают людям божественную волю, но и  отвечают за все небесные светила и стихии. У Мар Нарсая, сирийского автора V века, есть красивое стихотворное размышление об ангелах. Он говорит, что все светила, все неодушевленные существа кричат без голоса: «Посмотри, человек, ради тебя ангелы утомляются, ради тебя ангелы трудятся». 

Времена [суток] свидетельствуют о трудах небесных [существ]

И вместо уст в молчании кричат о том, как утомлены [ангелы].

В молчании кричат безгласные природы, [говоря] с человеком:

«Посмотри, человек, ради тебя утомлены ангелы!

Ради тебя повержены в усталости словесные и безгласные,

А сам человек не замечает, как они утомлены ради него.

Посмотри, человек, на их работу хотя бы немного

И займи себя благим размышлением об ангелах, сродниках твоих.

Смотри: ради тебя они очень утомлены и еще утомляются».

Мар Нарсай. Из мемры «О житии ангелов»

Иосиф Хаззайя говорит, что наступил момент, когда ангелы решили, что все их усилия по заботе о мире напрасны. Тогда Бог показал им, что это не так: Он одного праведника вознес в рай. Речь идет о Енохе. Согласно Книге Бытия, Енох жил 365 лет. Сказано: Енох ходил пред Богом, родил сынов и дочерей, и взял его Бог. «И не стало его, потому что Бог взял его» (Быт. 5:24). И в еврейской, и в христианской традиции есть представление о том, что Енох был взят на небо живым. 

Упоминание о Енохе — это очень сильный ход. В разных текстах еврейской традиции о Енохе говорится как о человеке, поставленном выше ангелов. В Первой книге Еноха он представляет собой посредника между Богом и ангелами, которые согрешили и отпали. В Третьей книге Еноха (“Книге небесных дворцов”) о нем говорится как о каком-то потрясающем небесном существе, у которого глаза пылают, а ресницы подобны молниям. В еврейской традиции вознесение Еноха было осмыслено в категориях видения пророка Даниила, когда Сын человеческий подводится к Ветхому днями, Сыну человеческому даются слава и честь и царство, которые не сокрушатся, даются Божественные свойства и атрибуты. Напомню, что Книга Еноха цитируется в Соборном послании апостола Иуды (Иуд. 1:14-15) — то есть, упоминается даже в Новом Завете. 

Итак, Иосиф Хаззайя говорит, что вознесение Еноха должно было служить утешением для ангелов. Здесь он следует толкованию, характерному для восточносирийской традиции. (Интересно, что в еврейской традиции, например, в Третьей книге Еноха, напротив, присутствует мотив соперничества ангелов по отношению к Еноху, которому дана честь и слава.) Но Иосиф Хаззайа не останавливается на этом. По его мнению, вознесение Еноха указывало на то, что люди, живущие с семьями, тоже имеют участие в добродетельной жизни, что они тоже получат награду. 

Заслуживает особенного внимания то обстоятельство, что Иосиф Хаззайя эту часть своего поучения произносит перед монахами. Казалось бы, зачем настоятелю монастыря, обращаясь к монахам, говорить им что-то о мирянах. Он наоборот должен подчеркнуть, что вот у нас настоящее делание, мы можем достичь того-то и того-то, а в миру жить очень трудно. Даже у Исаака Сирина есть произведение (VI трактат III тома), где он в утешение монахам говорит, что мы освобождены от мирской суеты, от плохих слов, которые можно слышать, от плохих поступков, песен, слов, дел, ситуаций, суеты, которые отвлекают нас от созерцания. А здесь Иосиф Хаззайя, обращаясь к монахам, наоборот, показывает, что люди, живущие в миру, живущие семьями, в гуще людской суеты, имеют свою долю в восхождении, преуспеянии, возрастании (слово myatrūṯā, «добродетель», буквально означает именно «возрастание» и «преуспеяние»). 

Стало быть, в сирийской мистической традиции мы можем найти размышления относительно опыта жизни в миру, относительно родственных и социальных связей. Иосиф Хаззайя в ситуации, когда он должен был в новоначальных монахах отсечь тоску по миру, находит важным сказать, что путь мирянина тоже имеет ценность, имеет смысл.

Теперь я хотел бы перейти ко второму примеру, еще более удивительному. Исаак Сирин, — человек, которому принадлежат особенно строгие размышления о важности хранения безмолвия, — рассказывает о монахе, удостоенном мистического опыта и при этом постоянно оказывавшем помощь собратьям в ущерб своему уединению.

Продолжение следует.