Тело и грех. Размышления о телесности в христианстве

В эти дни, когда мы вспоминаем пришествие в мир Бога во плоти, самое время задуматься о том, как же христианство относится к телу и телесности. Мы посвятили этому вопросу одну из встреч. На этой встрече, в частности, прозвучало пожелание раскрыть проблему соотношения святоотеческой картины мира и современных психологических теорий. С этим вопросом мы обратились к эксперту в области психологии, нашему постоянному автору Дарье Якубе.

Складывается впечатление, что основой духовного преображения в современном массовом сознании является аскеза: «борьба с плотью» (где плоть буквально понимается как тело и его потребности), дисциплина, различные ограничения. Конечно, делаются оговорки, что, мы – люди несовершенные, должны понимать пределы своих аскетических возможностей, но смысл остается тем же: для того, чтобы приблизиться к Богу, сначала необходимо учиться, насколько это возможно, укрощать свою грешную природу, свое тело, которое постоянно создает препятствия на пути духовного развития. Такое представление основано на убеждении, согласно которому человек грешит, потому что это приносит ему удовольствие; поэтому достаточно ограничить свое стремление к удовольствию (в широком смысле), и тогда над грехом можно обрести контроль. Грех воспринимается как простая распущенность, которая лечится строгостью к себе. В этой статье я предлагаю с другой стороны взглянуть на грех и распространенные представления о борьбе с ним.

Ровно 100 лет назад, в 1920 году, Зигмунд Фрейд написал одну из своих ключевых работ «По ту сторону принципа удовольствия». В ней он изложил переломное для своей творческой биографии наблюдение: поступки человека определяет не принцип удовольствия, как он считал раньше, а тяжелое внутреннее противостояние между влечением к жизни и влечением к смерти. Что конкретно означает этот тезис? Во-первых, то, удовольствие далеко не всегда является тем, что мотивирует человека на деятельность. На первый взгляд это утверждение противоречит не только здравому смыслу, но и обыденным представлениям о духовной жизни, о которых мы говорили выше. Поскольку в рамках этих представлений грех связан с удовольствием, с широкой дорогой, которая ведет прямо в ад, для человека вполне приятно катиться по наклонной прямо в преисподнюю. Путь в царство Божье, напротив, сложен и тернист, и, соответственно, предполагает различные ограничения, а в идеале – полное исключение удовольствия. Психоаналитические наблюдения Фрейда, однако, говорили о другом – о том, что получать удовольствие для человека не так уж легко и естественно.

Что же стоит выше принципа удовольствия и по-настоящему руководит человеческой деятельностью? Во второй части тезиса говорится о противостоянии между «влечением к жизни» и «влечением к смерти», Эросом и Танатосом (так и хочется патетически добавить – «между добром и злом», «добродетелью и грехом»). Поговорим о влечении к жизни. Фрейд понимал это, прежде всего, в биологическом смысле: как бессознательное стремление к самосохранениию. Это глубоко заложенное в человеке стремление может проявляться в жизни человека на разных уровнях: как на уровне стремления к простому биологическому выживанию, так и на более высоком, социальном, уровне в виде стремления к росту, развитию, совершенствованию. Фрейд был атеистом, но для верующих в то, что Христос есть Путь, Истина и Жизнь, понятие влечения к жизни логично распространить еще дальше, до предела, до самого источника Жизни. Чтобы проиллюстрировать эту мысль, предлагаю обратиться к опыту людей, которые многое знали о влечении к Жизни и весьма в этом преуспели – к опыту святых отцов.  В частности, опыту представителей восточно-сирийской мистической традиции (Евагрий Понтийский, Исаак Сирин, Иосиф Хаззайя), которые подробно описали этапы и механизмы достижения предельной святости, высшей степенью которой является созерцание Святой Троицы. Казалось бы, причем здесь психоанализ и чему простой верующий может научиться от древних святых такого уровня? На мой взгляд, тому, что аскеза, отрицание тела, жесткая самодисциплина – не является движущей силой, которая приближает человека к Богу – она носит второстепенную, служебную роль по отношению к основной движущей силе. Что это за сила? Согласно святым отцам для каждого уровня созерцания (их всего три) она будет своей. Движущей силой для первого уровня – концентрации внимания, прекращения внутреннего диалога будет служить изумление – изумление красотой природы и смыслов Священного Писания. Интересно, что это изумление происходит за счет естественной способности человека к вожделению, или, выражаясь психологическим языком, либидо – жизненной энергии, которая в психоанализе является важнейшей составляющей влечения к жизни. Важно, что степень аскетических нагрузок будет играть намного меньшую роль, чем регулярность и суть молитвы – например, молящийся свободен размышлять неделю об одном и том же стихе из Писания. Нельзя не отметить, что у большинства современных верующих такой свободы нет – часто приходится слышать о чувстве вины, который испытывает человек, если не успел полностью прочитать установленное молитвенное правило. Похоже, эта практика основывается на той же самой мысли, согласно которой до свободы сначала нужно дорасти, стать достойным через аскетические практики.

«Алкоголизм, наркоманию, различные отклонения в сексуальном или пищевом поведении можно рассматривать как крайние проявления грехов, связанных с телом».

На втором этапе ум достигает своего совершенного состояния, в котором его задумал Бог. Движущей силой здесь является естественная склонность человека к ярости. Эта сила, которая обладает серьезным разрушительным потенциалом, играет важнейшую роль в достижении человеком святости, если она направлена к Богу. Также как психоаналитическое влечение к смерти (о котором мы поговорим дальше), энергия саморазрушения может быть поставлена на службу либидо, направлена на достижение удовольствия, если влечение к жизни в человеке сильнее влечения к смерти. Все эти процессы происходят сами собой, естественным образом после достижения первого этапа созерцания. Снова подчеркнем, что здесь не идет речи об усилении аскетического подвига – можно сказать, что на этом этапе изменения происходят просто потому, что человек так устроен. На этом же этапе человек осознает совершенство собственной природы, и благодаря этому впервые проникается настоящей, искренней любовью ко всем людям. Интересно, что на более приземленном уровне эту логику повторяет и психоаналитическое лечение: разобравшись в себе, осознав природу собственных недостатков, приняв их, научившись ими управлять (победив стремление к саморазрушению, «влечению к смерти», выражаясь психоаналитическим языком), человек становится способным менее болезненно принимать недостатки в других людях.

Итак, предварительный вывод всего изложенного выше таков: используя понятийный аппарат психоанализа, можно попытаться описать духовный опыт святых отцов для того, чтобы понять, какие реальные возможности существуют для того, чтобы конструктивно применить этот опыт для духовной жизни современного человека. Эти возможности теоретически известны любому верующему: в духовной жизни ставить во главу угла Христа и Евангелие, а не аскезу. Однако часто выходит так, что на практике человеку проще подчинить свою жизнь суровой дисциплине, чем верить в безусловную любовь Христа и восхищение Евангелием. Здесь мы подходим к понятию «влечения к смерти», с помощью которого попытаемся описать логику этого формата духовной жизни.

Джеймс Тиссо. Иисус в окружении ангелов. 1886 — 1894

Источник: Regnum

Предварительно отметим интересный момент: в логике противостояния влечения к смерти и влечения к жизни нет места для достаточно распространенного убеждения: «что атеисту – удовольствие, то для христианина – грех» (и наоборот). Предполагается, что радость и удовольствие – универсальные величины для всех людей: и для наркомана, умирающего от передозировки в подвале, жизнь которого воплощает влечение к смерти, и для Исаака Сирина (одного из представителей мистической традиции, о которой говорилось выше), вся жизнь которого – это непрерывное влечение к жизни.

Поясним эту мысль. Влечение к смерти – это то, что может мешать человеку получать удовольствие в том случае, если оказывается сильнее влечения к жизни. Конечно, кроме влечения к смерти получению удовольствия может противостоять реальность: стресс, стесненные жизненные обстоятельства и так далее.  Если влечение к жизни в человеке достаточно сильно, он не утрачивает способность радоваться. Но иногда человек не способен получать удовольствие не в силу реальных обстоятельств, а в силу внутренних влечений, которые развивались в нем на протяжении жизни. Внешне это выражается в так называемых «навязчивых повторениях», ситуациях, которые человек бессознательно воспроизводит в своей жизни. Фрейд считал, что психика бессознательно повторяет неприятные ситуации в надежде рано или поздно исправить их, получить над ними контроль. Среди более поздних исследователей (Фейрнберн) есть мнение, что психика просто воспроизводит вокруг себя знакомую, комфортную эмоциональную среду. 

Очень хорошо это видно на примере дисфункциональных семей: женщина выбирает в мужья человека, похожего на своего отца – дистантного, холодного мужчину, неспособного к настоящей эмоциональной близости. Однако ее потребность в близости, неудовлетворенная с детства, никуда не исчезает, и теперь она пытается удовлетворить ее уже за счет мужа. Муж, в свою очередь, рос в похожей семье, где его мать, и он сам, пытались добиться расположения отца, но это так и не удалось, и с тех пор ему знаком единственный паттерн мужского (да и женского) поведения в семье. Теперь оба эти человека в новом браке могут страдать, испытывать недовольство друг другом («она все время ворчит», «он все время лежит»), и при этом воспринимать эту ситуацию как норму, как единственно возможный сценарий, зону своего комфорта или даже как сущностные характеристики своего пола («женщинам свойственно ворчать, мужчинам свойственно лежать»). На этом простом примере видно, что люди ведут себя в семье именно так (ворчат, лежат) не потому, что это доставляет им радость. Наоборот, их поведением руководит принцип, намного более сильный, чем влечение к удовольствию, который делает само это удовольствие невозможным. Добавим, что именно поэтому в долгосрочной перспективе в основном не работают разного рода тренинги и поведенческие методики, нацеленные на улучшения качества отношений в семье. По этой же причине бессильны здесь будут и «христианские» аскетические практики, предполагающие самодисциплину и различные ограничения – телесные или душевные.

«Аскеза могла бы быть плодотворной, если она органично и свободно вписывалась бы в эту атмосферу – в такую атмосфере, где человек мог бы принять собственную природу».

Приведем другие примеры. Алкоголизм, наркоманию, различные отклонения в сексуальном или пищевом поведении можно рассматривать как крайние проявления грехов, связанных с телом. Казалось бы, именно в этой сфере аскеза, «умерщвление плоти» (в смысле – тела и его потребностей), будет как нельзя кстати. Но это верно только в том случае, если допустить, что грехом руководит стремление к удовольствию. Однако, если мы допускаем, что грех – это влечение к смерти, невозможность получать удовольствие, то аскетическая формула «молиться, поститься, каяться», укоренившаяся в массовом сознании может иметь ровно противоположный эффект, усугубить уже имеющиеся проблемы, например, депрессией. Дело в том, что алкоголь (если мы говорим именно об алкогольной зависимости), защищает человека от непереносимых чувств тревоги, вины, стыда, которые разрушают человека изнутри. Такой человек остро нуждается в живых эмоциональных отношениях, которых в его жизни всегда было недостаточно, в полноценной жизни, лишенной стыда и тревоги, однако его душевных сил достаточно лишь для того, чтобы найти лишь иллюзию подобной жизни и в алкоголе. Если говорить о наркомании, то, поскольку наркотики в большинстве случаев нелегальны, то к мотивам наркозависимого добавляется еще антисоциальный элемент – противостояние обществу. Наркозависимый человек не способен удовлетворять потребности в общении, отдыхе, эмоциональной близости с помощью других людей, как это обычно происходит у здорового человека, поэтому использует в этих целях наркотики. Похожие мотивы – поиск любви, близких отношений, защита от тревоги, вины и стыда – движут людьми, которых можно было бы обвинить в грехе чревоугодия, блуда и, пожалуй, во всех остальных грехах. Такие люди часто травмированы настолько, что неспособны получать радость от жизни, общения с близкими, с Богом. Даже идея суровой аскезы может быть для них ближе и понятнее, чем удовольствие, поскольку аскеза, которая не стоит на службе удовольствия – это то же самое саморазрушение, только в другой форме (так же как анорексия – обратная сторона булимии).

«Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти, ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти», говорит Апостол. Несправедливо думать, что под плотью Апостол подразумевает тело, поясняет Иоанн Златоуст. Потому что тело – это инструмент, нечто пассивное, оно не может желать. Телесная природа прекрасна, как и всё, сотворенное Богом. Под плотью, говорит Златоуст, Апостол подразумевает злую волю человека, противостоять которой можно лишь поступая по духу (а не ограничивая ее). Похоже, что ограничивать злую волю в надежде победить грех бессмысленно – об этом говорит не только Священное Писание, но и данные глубинной психологии, психоанализа, как мы пытались показать выше через понятие влечения к смерти. Грех, злая воля, влечение к смерти – это не распущенность, а нечто более серьезное, масштабы чего невозможно осознать, а значит – контролировать, ограничивать. Кроме этого, в основании греха часто лежит патологическое чувство стыда и тревоги, стремление к саморазрушению, поэтому он может быть побежден только в атмосфере любви, свободы, принятия. Пожалуй, аскеза могла бы быть плодотворной, если она органично и свободно вписывалась бы в эту атмосферу – в такую атмосфере, где человек мог бы принять собственную природу, а также, возвращаясь к опыту сирийских мистиков, «изумляться» красотой смыслов Священного Писания. Пожалуй, именно это, а не страх, свод правил, запретов и традиций для многих делает Церковь благоприятным местом для духовного преображения.