Кирилл и Мефодий — путеводные маяки

В период, когда снова возрождается миссионерское сознание нашей Церкви, изучение дела корифеев византийской миссии Кирилла (827-869) и Мефодия (815-885) имеет особое значение для нашей правильной ориентации. Хотя времена ныне другие, некоторые основные характеристики их жизни остаются актуальными и достойны особого внимания. 

Осознание великого церковного и исторического долга

Эпоха, в которую жили и трудились солунские братья (середина ΙΧ в.) была полна волнений. В царствование фанатичного иконоборца императора Феофила (829-842) и особенно после восшествия на патриарший престол в 837 г. его наставника Иоанна Грамматика, весьма деятельной личности, иконоборческая буря снова охватила Византию. Только в 843 г. волнение закончилось: Патриарх Иоанн Грамматик был удален со своей должности, и новый Патриарх Мефодий (843-847) совместно с императрицей Феодорой и логофетом1Высший чиновник (аудитор, канцлер и т. п.) царской или патриаршей канцелярии в Византии. Феоктистом начали трудиться над успокоением страстей. Славянское житие Кирилла описывает спор будущего апостола славян с патриархом-иконоборцем, в котором проявляются кругозор и одаренность молодого «философа»[1] (обычно Кирилла называют его мирским именем — Константин). 

По окончании иконоборчества последовал относительно краткий мирный период. Однако противостояние на патриаршем престоле Игнатия и Фотия создало новую церковную смуту с далеко идущими последствиями. Эта аномалия, как известно, стала поводом для вмешательства Папы Римского Николая, следствием чего стал первый весьма острый конфликт между Восточной и Западной Церковью. 

В то же время империю периодически беспокоили крупные внешние проблемы, вызванные притеснениями и завоеваниями южных провинций со стороны арабов-мусульман. Константин (Кирилл) имел возможность близко познакомиться с сильным противником, когда император послал его вместе с грамматиком Георгием в город Самару, севернее Багдада, где пребывал халиф Мутавакки (847-861), с ответственным поручением[2]. Позже вместе с братом Мефодием он также провел какое-то время рядом с крымскими хазарами[3], стал свидетелем усиления исламской и иудейской пропаганды, и был в состоянии осознать всю полноту проблем, которые сжимались плотным кольцом вокруг Византии.

Итак, было много вопросов, которые могли бы считаться приоритетными с точки зрения двух исключительно образованных церковных мужей. Однако достойна внимания трезвость, с которой они учли историческую действительность и отправились к примитивным тогда еще славянским племенам, туда, где национальный состав народа только начинал складываться. Если бы византийцы на приглашение моравского князя Ростислава (который в 862 году запросил миссионеров, знакомых со славянским языком) откликнулись не сразу, но спустя лет десять, были бы невозможными те результаты, о которых мы знаем. В этот временной промежуток положение в Моравии изменилось: Ростислав был свергнут своим племянником Святополком, который не хотел сношений с Византией. Бывают исторические обстоятельства и возможности, которые не повторяются. 

Это понимание общего исторического и церковного долга по отношению к развивающимся народам, пусть даже в эпоху серьезных внутренних проблем, является в высшей степени примечательным. Внутренние проблемы никогда не прекращались и не могут быть прекращены, по крайней мере — Церковью. Но ни в коем случае они не должны опускать нас до такого состояния, чтобы мы отрекались от нашего «верую» в отношении кафоличности и апостоличности Церкви, и беспечно смотрели на нашу историческую ответственность нести Православие в регионы, где происходят глубочайшие национальные брожения — например, как сегодня в Африке. Внутреннее и внешнее взаимозависимы и должны восприниматься как единый долг и единая задача. Особенно в наши дни, когда народы стоят на пути к некоей беспрецедентной взаимозависимости. 

Образование и духовный фундамент 

Оба фессалоникийца, на которых была возложена миссия евангелизации Моравии, отличались своей образованностью. Их отец Лев был высшим государственным чиновником (друнгарием) в Фессалониках, и оба брата должны были не только воспитываться в княжеской атмосфере, но также получить лучшее для своей эпохи образование. 

После Салоник Константин изучал в Константинополе, при Льве Философе и Фотии, грамматику, геометрию, диалектику, философию, арифметику, астрономию, музыку и все прочие греческие искусства[4]. Поразительным было его знание иностранных языков. Помимо греческого и славянского, он владел также еврейским, сирийским и арабским. Первой его должностью было заведование патриаршей библиотекой, а затем еще весьма молодым он унаследовал у Фотия должность профессора философии в знаменитой школе Магнавры —Констатинопольском университете. Поэтому его биограф и называет его «Философом». Византийский император дважды отправлял его со сложными конфиденциальными заданиями. Одновременно, как показывают новейшие исследования, Константин принялся за писательскую деятельность. В одном из трудов он обосновывал христианские воззрения в сравнении с воззрениями сарацин и хазаров: к сожалению, это сочинение не сохранилось по-гречески. «Его брат Мефодий перевел его на славянский и разделил на восемь бесед. Вероятно, в житии Кирилла содержится пересказ этого сочинения»[5]. 

Мефодий, который был старше брата на двенадцать лет, так же как и он, пройдя полный круг образования, очень рано стал занимать высшие государственные должности. Император Феофил назначил его администратором («князем-αρχων») славянской провинции, примыкавшей к болгарским пределам, где тот быстро проявил свой ум и административные способности. Но в 840 г.[6], еще достаточно молодым, он оставил мирские почести и удалился в монастырь близ горы Олимп в Вифинии (Малая Азия), поскольку, как отмечает его биограф, «не мог найти покоя для свой благородной души ни в чем, что не было вечным». И заключает, что там он вошел в полное послушание, жил в строгом соответствии с монашескими правилами и целиком посвятил себя чтению[7]. 

Кирилл, несмотря на свою деятельность имперского масштаба, также возжелал жизни в нестяжании и молчании. Вернувшись из посольства к арабам, он раздал все свое имущество бедным и отошел от дел в поисках монашеского внимания к себе. Позже он отправился на Олимп в Вифинии к своему брату и жил там, «непрестанно молясь Богу и занимаясь лишь книгами»[8]. 

Нужно особенно подчеркнуть сочетание качеств, которыми обладали эти два византийских миссионера: 

1. Широчайшее образование, которое придавало им авторитет в весьма разнородных кругах — от византийского императорского двора до предубежденных римлян и иноверных мусульман и арабов. 
2. Опыт общения, который распространялся также и за границы империи.
3. Интенсивная духовная жизнь в молитве и чтении, жажда полностью посвятить себя Богу.

Трогательно и показательно в отношении качества их духовной жизни то, с каким смирением Мефодий, некогда византийский эпарх2Гражданский и военный руководитель провинции (епархии), светский эквивалент епископа., последовал за своим братом. То, что это никак не было связано со слабостью характера, становится ясным из твердости и решительности, которые, как мы увидим, он проявил впоследствии в конфликте с баварскими епископами. 

Феофилакт Болгарский в житии Климента делает характерную заметку об апостолах славян: «Мефодий, который украсил Паннонскую епархию, став епископом Моравским, и Кирилл, большой знаток внешней и еще более внутренней философии, а также природы всего сущего, наипаче же — единого Сущего, от Которого все из не сущего получило бытие. И таковые-то мужи благодаря чистоте жизни имели Бога внутрь себя и, зачав во чреве страх, поспешали к порождению спасительного Духа, в достаточной мере произнося на языке Эллады учительное слово, и многих завлекали путы таковой их премудрости»[9].

Это удивительное сочетание научной подготовки, опыта светской работы и жажды «сокровенной жизни во Христе» стало той таинственной жилой, которая дала столько силы и принесла столько плода в деле двух корифеев византийской миссии. Оно должно составлять — по крайней мере, в идеале — отправную точку и основание для всех, кто думает послужить делу православной миссии.

Трезвый и систематичный подход. Внимание к природным особенностям обращаемого народа 

Кирилл и Мефодий начали дело миссии с чрезвычайной прагматичностью. С ясным суждением и искренним уважением к особенностям моравского народа они наметили пути, по которым находящийся на стадии развития славянский мир сознательно присоединился бы к Церкви, осознал бы Евангелие и начал бы жить по нему. 

1. Подготовка 

Прежде чем покинуть Византию, Константин (Кирилл) озаботился созданием алфавита, при помощи которого можно было бы записать славянскую речь. В основу алфавита был положен греческий минускул с добавлением нескольких других знаков для обозначения славянских звуков, не имевших соответствия в греческом. Используя этот алфавит, он перевел и записал по-славянски избранные перикопы3Отрывки. Нового Завета (Евангельские и Апостольские чтения, положенные для воскресных и праздничных дней). «Таково было начало славянской филологии» (Дворник). Затем они начали поиски подходящих сотрудников для миссионерской деятельности среди благочестивых священников и монахов, а также хороших мастеров для строительства храмов. Все нужды для немедленного начала литургической жизни они приняли во внимание. 

Тщательная подготовка фундамента для миссии, знание языка и самосознания народа, а также систематичность подготовительной работы всегда остаются главными факторами успеха. И сегодня они требуют особого внимания. 

2. Переводческая деятельность

Весной 863 г. византийские миссионеры прибыли в Моравию и были с воодушевлением приняты князем Ростиславом[10]. Здесь одной из первых их целей было продолжение перевода богослужебных книг. По сообщению современного ему биографа, Константин перевел все церковное последование: утреню, часы, вечерню, повечерие и Божественную литургию[11]. В этот первый период, судя по всему, был выполнен и перевод Псалтири. Дело перевода позже завершил Мефодий, невзирая на множество происшествий и проблем, с которыми он столкнулся после смерти брата. Его биограф рассказывает, что незадолго до своей кончины он весьма интенсивно при помощи двух скорописцев перевел за восемь месяцев весь Ветхий Завет (за исключением псалмов, которые были переведены раньше, и книг Маккавейских, которые он опустил), а также весь остальной текст Нового Завета. Высказывались сомнения, в какой степени это было возможно выполнить за столь краткий временной промежуток, но сегодня этот факт считается достоверным и датируется 884 г.[12] В той же главе его жизнеописания говорится, что он перевел «Номоканон» и «Патерики»[13]. 

Перевод библейского и литургического сокровища Церкви был и всегда должен быть тем, чем дышит православная миссия. 

3. Местные кадры

Второй главной заботой солунских миссионеров было воспитание и продвижение местных клириков. С самого прибытия они систематично занимались этим: «предпринимали труд по передаче божественных учений наиболее способным из учеников.  Немало черпало от их учительского источника, из которых известны и начальники хора — Горазд, Климент, Наум, Ангеларий и Савва»[14]. Переведенные ими тексты были первым материалом для чтения по-славянски. Они намеревались как можно быстрее обустроить здесь славянскую епархию, сделать ее самодостаточной и с местным клиром во главе, чтобы затем удалиться в свой монастырь[15]. Житие Константина сообщает, что, «прожив сорок месяцев в Моравии, они поехали рукополагать своих учеников»[16]. Непонятно, хотели ли они обратиться со своим намерением в Константинополь или в Рим, в юрисдикции которого находилась Моравия. «Италийский Синаксарь»[17] указывает, что они поспешили на приглашение Папы Римского Николая; в житии Мефодия читаем: «Через три года, закончив обучение своих учеников, они вернулись. Но когда „апостольский“ Николай узнал об этих двух мужах, он послал им приглашение, желая видеть их, словно ангелов Божиих»[18]. В любом случае, остается фактом, что, побыв сперва в Венеции, затем они отправились в Рим, чтобы урегулировать ситуацию в Моравии и снять с себя клеветнические обвинения латинских клириков в еретических новшествах (имелись в виду употребления славянского языка и пропуск Filioque, которое, надо заметить, не употреблялось тогда и в самом Риме)[19]. Обаяние их снискало им авторитет и в папском окружении, и они были оправданы. 

Хотя византийские миссионеры были посланы Константинополем и принадлежали числу наиболее выдающихся личностей в патриаршем и императорском окружении, в своей деятельности они вдохновлялись глубочайшим пониманием вселенского характера Церкви, которое придавало им удивительное спокойствие и прагматичность действий. Особым образом свидетельствует о православности их вселенского сознания борьба за признание славянского языка. Его введение в богослужебный обиход, как утверждают сегодня все исследователи церковной и гражданской истории, имело основополагающее значение для всего славянского мира. «Не много событий было столь значимо для истории церковной миссии»[20]. Чтобы понять величие этого деяния, необходимо принять во внимание, что в это время на Западе латынь никогда не заменялась каким бы то ни было другим языком. Напротив, господствовала теория, что только три языка являются священными и могут использоваться в богослужении и преподании слова Божия: еврейский, греческий и латинский (трехъязычная теория). Поэтому «нововведение» греческих миссионеров было воспринято латинскими клириками как революция. «Солнце Божие не светит ли всем людям? Не все ли мы дышим одним и тем же воздухом? — говорил Кирилл своим обвинителям, когда был в Венеции. — Как вам не совестно признавать только три языка и говорить, что все прочие пусты и немы?.. Мы знаем многие народы, которые имеют свою собственную письменность и прославляют Бога на своем языке: таковы, к слову сказать, армяне, персы, авасги, ивиры, сугдеи, готты, авары, турсы, хазары, арабы, египтяне (копты), сирийцы и другие»[21]. 

Как отметил Ш. Диль в своем докладе «Греческая Церковь и эллинизм», Византийская Церковь «полагала, что при обращении людей в новую веру им необходимо понимать то, что им будет проповедоваться, и, как следствие, не колеблясь переводила для новообращенных Священное Писание на их родной язык и снабжала их литературным языком»[22]. Упорство, с которым солунские братья добивались победы для славянского языка, несмотря на серьезное противостояние, подчеркивает, что «они вдохновлялись своим греческим духом, демократичным и свободолюбивым, который с уважением относится к сущности отдельных лиц и целых народов»[23]. Насколько живым было греческое самосознание Константина, ясно проявляется в ходе его посольства к арабам. «Все науки произошли от нас, греков», — заявил он им, когда они начали хвалиться своей мудростью[24]. Однако в их миссионерской деятельности не проявляется никакого шовинизма. Греческие миссионеры искренне полюбили славянский народ, самоотверженно служили ему и делали все, чтобы помочь ему развить свою собственную индивидуальность и как можно скорее влиться в передовое христианское сообщество. 

К сожалению, в истории миссии мы не всегда встречаемся с подобной чистотой намерений и искренним уважением к отдельным людям и целым народам. Часто миссия являлась средством и орудием для достижения других сомнительных целей. К скольким трагическим событиям привела эта тактика, и сколько она стоила христианскому миру, хорошо известно. И с этой точки зрения облик Кирилла и Мефодия остается безупречным образцом для всякого нового православного миссионерского движения. 

Крест апостольства и его плоды

Если рассматривать путь двух византийских миссионеров в деталях, придется констатировать цепь непрестанных испытаний, дилемм и трудностей.

 Во-первых, Константин (Кирилл) был, как кажется, некрепкого здоровья и ослаблен телом, когда воспринял на себя ответственную миссию[25]. Затем, с первых же лет их миссионерскую деятельность омрачало множество сложностей и интриг. Пока два брата были вместе, противостоять проблемам было легче. Но в Риме их настиг большой удар. Кирилл, изможденный от напряженных миссионерских трудов, скончался 4 февраля 869 года на руках у своего брата. Последней его просьбой к Мефодию было, чтобы тот не прекращал миссионерской работы в поисках монастырского успокоения[26]. 

Несмотря на многочисленные попытки Мефодия перенести останки брата в Фессалоники, Кирилл был погребен после вмешательства папы Адриана II в храме святого Климента Римского. Потеря брата стала для Мефодия тяжелейшим испытанием. Проблемы тут же возросли. Папа поставил его архиепископом славян с титулом Сирмийский (старинная митрополия, на запад от Белграда). Но обострилось недовольство франкских епископов и усилились интриги с целью уничтожить греческого миссионера. Они обратились к Людовику Германскому, отстаивая свои права. Падение Ростислава после восстания его племянника Святополка облегчило реализацию их замыслов. Как только Мефодий достиг Паннонии, он был арестован и осужден собором под председательством архиепископа Зальцбургского как посягнувший на чужую юрисдикцию. Как преступник он был заключен в монастырь Черного Леса[27]. Два с половиной года он находился в заключении и лишь в мае 873 года был освобожден и восстановлен в своем достоинстве по ходатайству нового Папы Иоанна VIII (872-882) к Людовику Германскому и Баварским епископам[28]. Но совершение богослужения по-славянски было категорически запрещено, на местном языке была дозволена лишь проповедь. Ввиду этого Мефодий возвратился в Моравию. Но очень скоро моравский князь Святополк обвинил его в том, что тот продолжал пользоваться славянским языком. Мефодию пришлось снова ехать в Рим для дачи объяснений и убеждать тамошних деятелей в правильности своего поведения. Иоанн VIII придерживался снисходительной тактики, но использование славянского языка было окончательно запрещено его преемниками. Несмотря на свои первые маневры, Рим остановился на единственной позиции по языку. В 885 году святой Мефодий скончался в Моравии в обстановке противодействия и интриг.

Его преемником по желанию Святополка стал его фанатичный противник, епископ города Нитры Викинг, родом из германской Швабии. Он приложил все усилия, чтобы уничтожить следы деятельности византийских миссионеров. Все последующие годы был строго запрещен славянский язык в Божественной литургии, в Символ веры было добавлено Filioque и было отстранено все связанное с Мефодием и Кириллом. Их главные ученики были арестованы или выдворены из Моравии, а другие проданы в рабство. В главах XI и XIII жития Климента с ужасающими подробностями рассказывается о преследованиях, которые претерпели около 200 учеников Мефодия: «Одних бесчеловечно избивали, у других разграбляли жилища, смешивая с нечестием корыстолюбие, третьих нагими волочили по колючкам, и все это — со стариками, переступившими за Давидовы пределы возраста. А кто из пресвитеров и диаконов был помоложе, тех они продали иудеям, удостоившись участи и удавления Иудина»[29]. Славянская биография Наума рассказывает, что на рыночной площади Венеции, где торговали рабами, государственный чиновник византийского императора Василия выкупил учеников Мефодия. Некоторые из них, освободившись, вернулись на родину, но иные попросили отвезти их в Константинополь, где он их представил императору[30]. 

В связи с преследованием учеников Мефодия, миссия в Моравии угасла. За смертью Святополка последовал и закат этого государства: между 906 и 910 гг. оно было окончательно упразднено новыми владельцами страны — мадьярами (венграми). 

Если бы кто-то захотел постичь плоды деятельности двух византийских миссионеров в начале Χ века, пришлось бы сказать о полной неудаче. Но здесь есть примечательный парадокс. Дело солунских братьев, провалившееся с внешней точки зрения, привело в последствии к важнейшим для истории христианской миссии результатам. «Хлебное зернышко», которое по притче Господней упало в землю и умерло, принесло «плод мног» (Ин. 12: 24). 

Из рассеянных учеников Мефодия одни миссионерствовали в Богемии, другие в Польше, но более всего — среди южных славян. Семь из них во главе с Климентом, который выделялся своей филологической деятельностью и апостольским духом, нашли убежище в Болгарии, где были с радостью приняты царем Борисом-Михаилом. Здесь было продолжено и расширено дело двух греческих миссионеров. Климент и его помощники основали монастырь с училищем и стали заниматься переводами греческих авторов для духовного возвышения болгарского народа. Многие храмы и источники до сих пор носят имя византийских миссионеров, им посвящен и митрополичий храм в Софии. Те из их преследуемых учеников, кто нашел убежище в Богемии, обучали там славянской письменности, знакомили со славянским текстом литургии и заложили основы чешской культуры. Как отмечает Дворник, «жизненность нового учения, принесенного Кириллом и Мефодием, была такой, что хотя они и были оторваны от своего источника Византии и подвергались непрестанным нападкам от латинских клириков, христианство в Богемии расцветало на протяжении всего X века. Пражский двор стал передовым культурным центром. Известно, что святой Вячеслав (герцог Богемии) знал латинский, славянский и греческий языки, а его мученичество в 929 году было описано неизвестным учеником греческих миссионеров в жизнеописании, которое считается древнейшим памятником чешской литературы»[31]. Общее мнение историков выражает Гривец в своей характеристике святого Кирилла как «ревностного провозвестника веры по апостольскому образцу, носителя культуры, непревзойденного основателя славянской письменности и литературы», а святого Мефодия как «великого князя Церкви, подъявшего на свои рамена величайшее дело»[32]. Но предпосылками этого исторического дела были тяжелый труд, самоотверженность и всецелое принятие Креста. 

Некоторые рассматривают миссионерство с романтическим оптимизмом, как некое мирское «мастерство», с тенденциями к рисовке и геройству. Нет более опасного заблуждения, чем это. Миссионерство всегда останется Крестным путем со всеми вытекающими последствиями. «Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас» (Ин. 20: 21), — сказал Господь Своим апостолам. Это «как» определяет способ, образец и тактику православной миссии: это означает «истощание», смирение, «образ раба», нелицемерную любовь и послушание Богу до смерти Крестной (Филип. 2: 7-8). Без этого настроя какое бы то ни было представление о миссионерстве представляет из себя наивный и поверхностный романтизм. А в сознательном принятии жертвенного пути ради возвещения Евангелия «даже до края земли» жизнь миссионера приобретает глубокий смысл, невыразимую силу и полноту. «Кто принимает вас, принимает Меня, — сказал Господь, — а кто принимает Меня, принимает Пославшего Меня» (Мф. 10: 40). Это отождествление со Христом, Который есть Сущий, Жизнь и Предел, которого можно только желать, есть центральный нерв жизни миссионера. Результаты миссии невозможно предугадать заранее: они не измеряются сиюминутным внешним успехом. Дело корифеев византийской миссии является ярким доказательством этого. Но благодетельные «цепные реакции» неоценимы для жизни всей Церкви.  

Читайте также: архиепископ Тиранский и всея Албании Анастасий (Яннулатос) «Даже до края земли. Исследования по истории миссии».

[1] Житие Константина Философа V. Наиболее важное критическое издание источников о жизни Солунских братьев осуществил Лавров П. Материалы по истории возникновения древней славянской письменности. Ленинград, 1930. Другие важные издания источников: Dümmler Ernst и Miclosisch Franz. Die Legende vom heiligen Cyrillus (славянский текст и латинский перевод). Denkschriften der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften, philosophisch-historisch Klasse. Т. 19. Vienna, 1870. S. 205-248; Dümmler Ernst. Vita Mefodii (латинский перевод). Archiv für Kunde österreichischer Geschichtsquellen. Т. 13. Vienna, 1854. S. 156-163. Franz Miclosisch. Vita sancti Clementis, episcopi Bulgarorum. Vindobonae, 1847. Далее, в Патрологии Миня: Феофилакт Болгарский. Житие и труды, исповедание и частичное описание чудес иже во святых отца нашего Климента Архиепископа Болгарского. PG 126. Coll. 1193-1240 (в особенности, параграфы 1-14). Что касается критических исследований проблем, связанных с источниками, классической остается работа: Dvornik Fr. Les légendes de Konstantin et de Méthode vues de Byzance. Prague, 1933. Вышло также критическое издание славянского текста житий Константина и Мефодия с латинским переводом, выполненное Grivec Fr.и Tomsic Fr.: Constantinus et Methodius Thessalonicenses. Fontes. Zagreb, 1960 (в Radovi Staroslavenskog Instituta). Последнюю мы имели перед глазами вместе с немецким критическим переводом Bujnoch J. Zwischen Rom und Byzanz (Leben und Wirken der Slavenapostel Kyrillos und Methodius nach den Pannonischen Legenden und der Klemensvita...). Graz-Wien-Köln, 1958. Подробную библиграфию до 1934 г. см.: Г. Ильинский. Опыт систематической Кирилло-Мефодиевской библиграфии. София, 1934. С 1934 по 1940 гг.: Popruzenko M. и Romanski St. Kirilometodievska bibliografija za 1934-1940. С 1939 по 1955 гг.: Hahn J. Kirillomethodianische Bibliographie 1939-1955. Gravenhage, 1958. См. также: Георгиев Е. Кирил и Методиj основоположници на славянските литератури. София, 1956; Fr.Grivec. Konstantin und Method, Lehrer der Slaven. Wiesbaden, 1960.

[2] Житие Константина Философа IV. Там говорится что Константину (Кириллу) было тогда 24 года. Но Васильев, который специально занимался этой темой, полагает более вероятным год 855- 856, когда имели место сношения между византийцами и арабами по поводу обмена пленниками: тогда Константину должно было быть 28-29 лет. Васильев. Byzance et les Arabes. Т. I. Brüssel, 1935.

[3] Житие Константина Философа VIII-XI и житие Мефодия IV. Там же.

[4] Житие Константина Философа IV. О Льве и Фотии см. Острогорский. Geschichte des byzantinischen Staates. München, 1952. S. 181.

[5] Beck H.-G. Kirche und theologische Literatur in Byzantinischen Reich. München, 1959. S. 531.

[6] Grivec Fr. Konstantin und Method, Lehrer der Slaven. Wiesbaden, 1960. S. 26.

[7] Житие Мефодия III. Как сообщает в следующей главе (IV) его биограф, после успешного посольства к Хазарам патриарх и император настаивали на том, чтобы сделать его «архиепископом в какой-нибудь большой провинции, которая нуждалась в подобном человеке. Но получив отказ, они против воли поставили его игуменом монастыря Полихронион».

[8] Житие Константина Философа, VII. Точно неизвестно, был ли Константин (Кирилл) пострижен в монахи на Олимпе, оставался там послушником или просто удалился ради нестяжательной жизни. В книге Климента (PG 126, col. 1197 и 1200), упоминается, что незадолго до своей смерти в Риме Кирилл, «предуведав о своей кончине, облачается в монашеские одежды, издавна желая этого, но по смиренномудрию полагая это для себя чем-то великим и превышающим его силы, и добавив свет к свету, преставился на небеса». J. Vajs предположил, что Константин (Кирилл) принял перед смертью «великую схиму» (Bujnoch J. Указ. соч. С. 175). В любом случае, остаются несомненными глубокое почитание и любовь великого миссионера к монашеской жизни.

[9] PG 126. Col. 1196.

[10] Профессор Цибулька в обстоятельном исследовании высказал предположение, что солунские миссионеры прибыли в Моравию не в 863, а в 864 г., «вероятно во второй четверти 864 г.». См.: Cibulka J. Der Zeitpunkt der Ankunft der Brüder Konstantin-Cyrillos und Methodius in Mähren // Byzantinoslavica. Prague, 26 (1965). S. 318-364.

[11] В житии Константина (XIII) говорится, что Философ перевел все церковное последование. Однако в житии Мефодия (XV) указывается более детально, что два брата переводили целые литургические книги, и в особенности Псалтирь. Об этом см.: Grivec Fr. Указ. соч. С. 133 По поводу Типикона, который они добавили к славянской литургии, см.: Obolensky D. Saint Cyril and Saint Methodius, Apostles of the Slaves // St.Vladimir’s Seminary Quarterly. N.York, 1963. P. 6.

[12] Dittrich Zdenek R. Christianity in Great-Moravia. Groningen, 1962. P. 258.

[13] По всей вероятности, речь идет о «Синтагме канонов» патриарха Константинопольского Иоанна Схоластика (565-577): Schmid H.F. Die Nomokanonübersetzung des Methodius. Leipzig, 1922. Что касается «патериков», высказывались разные мнения. Наиболее вероятным представляется, что этот перевод делался с греческого сборника «Ἀνδρῶν ἁγίων βίβλος», славянская версия которого содержится в рукописи ΧΙΙΙ в., находящейся в Венеции: Grivec Fr. Указ. соч. S. 123.

[14] PG 126. Col. 1196.

[15] Grivec Fr. Указ. соч. С. 72.

[16] Житие Константина Философа XV

[17] Légende Italique // Analecta Bollandiana. Brüssel 73 (1955). P. 375 и сл. Об этом Синаксаре и его историческом значении см.: Geogiev E. Die Italienische Legende. Sofia, 1939. и Meyvaert P.– Devos P. Trois énigmes kyrillométhodiennes de la Légende Italique résolues grâce à un document inédit // Analecta Bollandiana. Brüssel 73 (1955). P. 388 и сл.

[18] Житие Мефодия V-VI. По мнению Дворника, которое разделяли Гривек и другие исследователи, папское приглашение застало братьев в Венеции, откуда они намеревались отплыть в Константинополь. (Dvornik F. Указ. соч., с. 296 и сл.; Bujnoch J. Указ. соч., с. 173).

[19] Στεφανίδου Β. Ἐκκλησιαστικὴ Ἱστορία. Ἀθῆναι, 1948. Σ. 370-371.

[20] Ware T. The Orthodox Church. London, 1963. P. 83.

[21] Житие Константина Философа XVI.

[22] Цит. по: Dvornik F. Les Slaves, Byzance et Rome au IX^e siecle, Paris 1929, S. 70.

[23] Dvornik F. The Diffusion of Greek Culture // Geographical Magazine. 1946. P. 297.

[24] Житие Константина Философа VI. Характерен весь ответ, который приводится его биографом. Дивясь его одаренности и образованности, арабы спросили у него: „Как у тебя получается владеть всеми этими вопросами?“ Тогда Философ им ответил: Один человек взял воды из моря, налил ее в бурдюк и начал хвастаться ею перед гостями: „Видите эту воду? Ни у кого, кроме меня, такой нету“. Тогда к нему подошел один человек, который жил у моря, и сказал ему: „Ну разве ты не глупый, что бахвалишься таким вонючим бурдюком? У нас этой воды целое море!“ То же самое относится и к вам: все науки произошли от нас (греков)». О византийском политическом сознании, которое отражается в житиях Кирилла и Мефодия, см.: Anastos M. Political Theory in the Lives of the Slavic Saints Constantine and Methodius // Harvard Slavic Studies, 2 (1954).

[25] Его биограф сообщает о следующем разговоре с императором: «Философ, я знаю, как ты утомлен, но ты должен ехать. Потому что кроме тебя никто другой не сможет довести это дело до конца». И Философ ответил: «Хотя я болен и утомлен, я еду с радостью» (Житие Константина Философа XIV).

[26] «Послушай, брат мой, – сказал он ему, - мы с тобой в одной упряжке, которая пахала на земле одну борозду; теперь я поворачиваю к хлеву: мой день закончился. Ты же весьма любишь гору (имеется в виду Олимп, где они монашествовали). Но не оставляй ради нее свое апостольское дело, ибо им спасешься еще лучше» (Житие Мефодия VII). Любопытно, что слово «супруга», использованное в славянском оригинале для первого образа, соответствует греческому слову «ὁμόζυγος» («находящийся в одной упряжке»). Некоторые филологи усматривают здесь влияние Григория Богослова, который прибегает к этой сельской сцене в Надгробном слове по Василии Великом (Слово 43, 42. PG 36. Col. 529). Свт. Григорий был особенно любим Константином (Кириллом).

[27] Кто точно заточил Мефодия, а также место заточения невозможно определить с уверенностью. См.: Burr V. Konflikt mit den bayerischen Bischöfen // Cyrillo-Methodiana (Zur Frühgeschichte des Christentums bei den Slaven). Под ред. M. Hellmann, R. Olesch, B. Stasiewski, F. Zagiba. Köln, 1964. S. 44.

[28] Löwe Н. Der Streit um Methodius (Quellen in den national-kirchlichen Bestrebungen in Mähren und Pannonien in 9. Jahrhundert). Köln, 1948. S. 20-21. Zagiba Fr. Neue probleme der Kyrillomethodianischen Forschung // Ostkirchlische Studien, 11 (1962). S. 67-130.

[29] Житие… Климента архиепископа Болгарского. PG 126. Coll. 1213, 1216.

[30] Житие Наума. Лавров. Указ. соч. С. 181. и Dittrich Z. Указ. соч. S. 294.

[31] Dvornik F. The Diffusion of Greek Culture // Geographical Magazine, 1946. P. 298.

[32] Grivec Fr. Указ. соч. S. 231-232.