Шестоднев в контексте Священного Писания

В интерпретации первой главы книги Бытия в настоящее время возможно наметить три подхода.

1) «Вульгарный» буквализм, не способный понимать текст иначе, как сумму составляющих его слов, смысл которых сводится исключительно к их словарным значениям. Применительно к Шестодневу такой подход порождает примитивный креационизм. По сути, он является отказом от какой-либо попытки осмысления (что, впрочем, может быть вызвано вполне благочестивым опасением погрешить против истины), и порождает такие же наивные, но очень распространенные недоумения. Например, «Как мог Дух Божий носиться над водами, когда о творении воды до этого ничего не говорилось?» Или «Почему говорится, что Бог создал небо во второй день, когда уже в самом начале первого дня Бог создал небо и землю?» и тому подобное.

2) Второй подход можно назвать «смысловой интерполяцией», он заключается в том, что интерпретатор «навязывает» тексту такие значения, которые этот текст изначально не предполагал. Основная тенденция этого подхода к толкованию Шестодневу (тоже часто вполне благочестивая) – показать, что библейское повествование о творении не противоречит современным представлениям о мире, будь то аристотелевская физика или современная космология. Очевидно, что такого рода экзегеза раскрывает перед нами в первую очередь мировоззрение самого интерпретатора или его эпохи, и ничего не дает для понимания собственно библейского текста, который привлекается в качестве иллюстрации и священной санкции заведомо сложившихся представлений.

3) Наконец третий подход можно обозначить как «имманентная интерпретация», которая является попыткой расслышать то, что нам сообщает сам текст Шестоднева с учетом специфичных законов построения этого текста, особенностей композиции, контекста, идиоматики, этимологии и т.д. Такая интерпретация, являющаяся результатом исследования, претендует на реконструкцию авторской интенции, т.е. наиболее аутентичного понимания, и представляется единственно ответственной и корректной по отношению к рассматриваемому тексту.

Библейское откровение сообщает о том, что мир сотворен Богом, и что он ограничен во времени, т.е. имеет начало и будет иметь конец. Мирозданье – это не только «небо и земля», т.е. мир, реализуемый в пространстве, но, что очень важно для библейского восприятия, также ОЛАМ – совокупность временной протяженности мировой истории, ограниченной первым и последним днем. В соответствии с этим Библия, повествующая о Священной истории, начинается с рассказа о происхождении мира, а заканчивается возвещением о последних днях истории (Откровение). И то и другое выходит за рамки человеческого опыта, поэтому повествования о Начале и Конце мировой истории не являются частью эпического предания, или исторических хроник, они не являются ни свидетельствами, ни учительной литературой, это пророческие откровения. Противопоставление свидетельства и пророчества оговаривается в начале книги Откровения: относительно евангельской истории Иоанн Богослов называет себя свидетелем Иисуса Христа, того что он видел (см. Ин 21:24), а откровение о последних днях он обозначает как «пророчество» (Откр. 1:1-3). Вероятно, что и первую главу книги Бытия наиболее правильно будет рассматривать в качестве пророческого откровения о начале творения.

То, что повествование о творении ведет за пределы человеческого опыта и указывает на иную реальность, замечательно выразил блаженный Августин. Комментируя первый стих Библии, он замечает: «Не захотел ли [здесь] писатель назвать еще и водою ту самую материю, которую он раньше называл то небом и землею, то невидимой и неустроенной землею, то бездною».

Важно отметить, что слова «земля» и «вода», которые обычно воспринимаются нами как антонимы, в данном повествовании не противопоставляются друг другу, но напротив указывают на одну и ту же реальность. Эта реальность – «начальные пылинки вселенной» (Прит. 8), «необразное вещество», из которого всемогущая рука Божия создает мир (Прем. 11:17) – непостижима. По мысли блаженного Августина чередование образов – это лишь средство, позволяющее раскрыть различные свойства первоматерии: наименованием «небо и земля» автор хотел указать на универсальность первой материи, «затем именем невидимой и неустроенной земли и бездны дать понятие о [ее] бесформенности… Наконец, именем воды обозначить материю подлежащую действию Творца…» (Толкование на книгу Бытия).
Шестоднев, как и все Пятикнижие, традиция относит к пророку Моисею. Обычно слово пророк передается еврейским «нави» – дословно «призванный (Богом)» (от аккадского «набу» «звать»). Но это не единственное и, возможно, не изначальное обозначение пророка.

«Прежде в Израиле, когда шел кто-нибудь вопрошать Бога, говорили так: «давай пойдем к прозорливцу»; ибо тот, кого ныне называют пророком («нави»), прежде назывался прозорливцем». (1Цар 9:9)

Два исконно еврейских слова, обозначающих пророка, «роэ» и «хозэ» – синонимы со значением «видящий, зрячий» (в синодальном переводе «прозорливец»). Таким образом, пророк – это не тот, кто нечто предрекает, предсказывает, пророк видит, зрит тайну Божию, он, прежде всего, избранный Богом тайнозритель.

«Вижу Его, но ныне еще нет; Зрю Его, но не близко». (Числ 24:17)

Так начинает свою пророческую песнь Валаам – «муж с открытым оком… который видит видения Всемогущего, падает [ниц], но открыты очи его» (Числ 24:15-16).

В книге пророка Иеремии есть одно интересное для нас место, где пророк возвещает грядущее опустошение Иудеи. Это опустошение представляется ему в образе мирового катаклизма, причем картина бедствий усиливается за счет очевидных аллюзий на первую главу книги Бытия, это как бы творение «наоборот», творение со знаком минус:

«Смотрю на землю и вот безвидна и пуста
На небо и нет на нем света
Смотрю на горы, и вот они затряслись
И все холмы заколебались
Смотрю, и вот нет человека
И все птицы небесные разлетелись
Смотрю, и вот плодоносный край стал пустыней
И города его разрушились от лица Господа,
От пламени гнева Его». (Иер 4:23-26)

Отметим, что глагол «смотрю», повторяясь здесь, словно рефрен, и стоит в начале каждого предложения. Источник пророчества – «видения Божии» (Иез 1:1). И «горе – как восклицает Иезекиль, – безумным пророкам, которые водятся своим духом и ничего не видят» (Иез 13:3) Или еще сильнее: «не пустое ли видение видели вы» (Иез 13:7) – обращается он к лжепророкам.

Итак, пророк Моисей прозревает тайну начала, тайну творения мира. Причем сам сотворенный мир, каким он представляется в изложении Шестоднева – это главным образом мир видимый, что постоянно подчеркивается: всякий раз, когда создается нечто новое, оно тут же является пред взором Божиим, семь раз (в Септуагинте восемь) на протяжении Шестоднева повторяется выражение «и увидел Бог».

От нас, привыкших к языку аргументов, выводов и доказательств, потребуется некоторое усилие, чтобы принять эту апелляцию к зрению.

«Придите и воззрите на дела Божии». (Пс 65:5)

Мир логических построений должен уступить место миру очного свидетельства. В противном случае, мы никогда не поймем той особой плоскости, в которой разворачивается повествование не только Ветхого Завета, где мы читаем «никакой глаз не видел другого бога, кроме Тебя» (Ис 64:4), но и Нового, где Господь, придя к людям, не предлагает каких-либо доказательств бытия Божия, но вместо этого говорит «видевший Меня видел Отца Моего» (Ин 14:9).

Творение мира наиболее подробно и разработано излагается в двух начальных главах книги Бытия, но это вовсе не означает, что остальные библейские книги не касаются этой темы. В Псалмах, в книге Иова, у пророков, в Притчах мы найдем немало прекрасных по своей выразительности, высоко поэтических образов, но вместе с тем уточняющих, дополняющих и развивающих тему творения. Это ближайший контекст и ближайшая параллель к рассматриваемому нами тексту, и потому весь этот материал требует особого и самого внимательного отношения. Вот краткое изложение сотворения мира, которое содержится в книге Премудрости Иисуса сына Сирахова:

«Слушай меня, сын мой, и учись знанию,
И внимай сердцем твоим словам моим.
Я показываю тебе учение обдуманное,
И передаю знание точное.
По определению Господа дела Его от начала,
И от сотворения их разделил Он части их.
Навек устроил Он дела Свои,
И начала их – в роды их.
Они не алчут, не утомляются,
И не прекращают своих действий.
Ни одно не теснит другое,
И до века не воспротивятся они слову Его.
И потом воззрел Господь на землю
И наполнил ее своими благами.
Душа всего живущего покрыла лицо ее». (Сир 16:24-31)

В этом изложении повествованию о творении предшествует призыв-обращение «Слушай меня, сын мой, … я показываю тебе учение», и хотя такое обращение, характерное в целом для литературы премудрости, отсутствует в книге Бытия, можно сказать, что и здесь Моисей пророк-тайнозритель, вглядываясь в тайну творения, обращается к нам и желает не столько рассказать, сколько показать дела Божии «от начала от сотворения их». Он как бы приглашает рассмотреть, что было в самом начале, когда Бог творил небо и землю, но тут же предупреждает, что, сколько бы мы не вглядывались, мы ничего не увидим, ибо «земля была безвидна и пуста и тьма над бездной». Три качества изначального вещества скрывают его от наших глаз: во-первых, пустота, полная беспредметность; во-вторых, безвидность, отсутствие форм и очертаний; и вдобавок ко всему, в-третьих, непроницаемая тьма.

Каждого из этих качеств хватило бы, чтобы стать причиной полной незримости, но Моисей указывает на все три, ставит все три вместе: «земля же была безвидна и пуста и тьма над бездной». Эта возведенная в куб, трижды повторенная предельная непроглядность первых шагов творения есть образ абсолютной недоступности для познания, знак непостижимости, окутывающей тайну Начала.

«Где был ты, когда Я полагал основания земли?
Скажи если знаешь.
Кто положил меру ей, если знаешь?
Или кто протягивал по ней вервь?
На чем утверждены основания ее,
Или кто положил краеугольный камень ее?» (Иов 38:5-7)

Но теперь, после того, как мы подметили, что Шестоднев начинается с перечисления трех негативных качеств первоматерии (безвидность, пустота, тьма), нам будет понятна внутренняя логика дальнейшего повествования о творении. Процесс творения видимого мира разворачивается как последовательное устранение трех причин невидимости, «так что из невидимого произошло видимое» (Евр 11:3). В первый день устраняется тьма «и сказал Бог: Да будет свет, и стал свет» (Быт 1:3).
Во второй день устраняется безвидность: Бог разделяет единую водную бездну на воды верхние и нижние и помещает между ними пространство, которое Он называет небом. Идея расчлененности, очерченности с предельной конкретностью выражена в креационистском фрагменте книги Притч, где от лица Премудрости говорится о творении неба:

«Когда Он уготовлял небеса, я [была] там
Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны
Когда утверждал вверху облака
Когда укреплял [внизу] источники бездны...» (Прем. 8:27-28)

Процесс расчленения продолжается и в третий день, когда воды нижние собираются в «свои места», и образуются моря.

«Он собрал, будто груды, морские воды,
Положил бездны в хранилища». (Пс 32:7)

Эта тема особенно восхищала ветхозаветных авторов. В том, что Бог «дал морю устав, чтобы воды не преступали пределов его» (Пр 8:29) они видели зримое свидетельство всемогущества Бога Творца.

«Я утвердил ему [т.е. морю] Мое определение,
И поставил запоры и ворота,
И сказал: «доселе дойдешь, и не перейдешь,
И здесь предел надменным волнам твоим». (Иов 38:10-11)

Этот мотив возникает и в созерцательном 103/4 псалме, который в греческом тексте озаглавлен «Псалом Давида о сотворении мира»:

«Ты положил предел, которого [воды] не перейдут
И не возвратятся покрыть землю». (Пс. 103/4:13)

И в грозном облечении пророка Иеремии:

«Меня ли вы не боитесь, говорит Господь,
Предо Мною ли не трепещете?
Я положил песок границею морю,
Вечным пределом, которого не перейдет;
И хотя волны его устремляются, но превозмочь не могут;
Хотя они бушуют, но переступить его не могут». (Иер 5:22)

И хотя процесс разграничения продолжается в третий день – Господь полагает границу морю, и «является суша» (Быт. 1:9) – но уже в этот же день устраняется также и пустота: в третий день на земле появляется зелень, трава и плодоносные деревья (Быт 1:12). «Воззрел Господь на землю и наполнил ее своими благами» (Сир.), «полна земля – восклицает псалмопевец, – произведений Твоих» (Пс. 103/4:24).

В четвертый день Господь населяет небо, где творческое «да будет» приводит в бытие звезды и два «великих светила» (Быт. 1:16):

«Солнце <…> чудное создание, дело Всевышнего
<…>
Велик Господь, Который сотворил его,
И по слову Его оно поспешно пробегает путь свой.
И луна всем в свое время служит
Указанием времен и знамением века. (Сир. 43:2-6 и далее)

И, наконец, в пятый день морские воды становятся обиталищем для рыб и «пресмыкающихся, которым нет числа» (Пс. 104:24).

Если тьма устраняется в первый день и за один день, а безвидность начиная со второго дня в течении двух (2-го и 3-го), то пустота устраняется с третьего дня и в течении трех (3-го, 4-го и 5-го): в третий день на земле, в четвертый на небе и в пятый день в море.

От нас не должна укрыться ни мерность дней, ни строгая симметрия порядковых и количественных числительных – отсчет дней творения (особенность, которая в канонических книгах обнаруживается лишь в первой главе книги Бытия) на языке чисел призван раскрыть красоту и упорядоченность мироздания, где одно не теснит другое (Сир. 16:28), ибо Творец «расположил все мерою, числом и весом» (Прем. 11:21).

Наконец, когда все устроено и приуготовлено, когда свет сменил тьму, а безвидность и пустота уступили место небесному своду, земле и морям со всем тем, что их наполняет и населяет, приходит в свое совершенство мир видимый. Красота и премудрость творения отныне открыты для обозренья, и от зрения «дел» рождается песнь их Творцу

«Помни о том, чтобы превозносить дела Его,
Которые люди воспевают.
Все люди могут видеть их;
Человек видит их [как бы] издали». (Иов. 36:24-25)

Но не только блеск красоты, грандиозное величие, и вселенский порядок всего сотворенного (так восхищающие библейских гимнографов) раскрывается в мироздании, оно есть зримый образ Божественной силы:

«Ибо невидимое Его – вечная сила Его и Божество – от создания мира через рассмотрение творений видимы». (Рим. 1:20)

Здесь апостол Павел повторяет аргумент книги Премудрости Соломона, где «из видимых совершенств» автор призывает «познать Сущего», «ибо от величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их» (Прем. 13:1-5)

Книга Премудрости написана изначально по-гречески. Ее автор – эллинизированный еврей, житель Александрии, самого центра греческой учености, и он недоумевает: «если они (греки язычники) столько могли разуметь, что в состоянии были исследовать временный мир, то почему они тотчас не обрели Господа его?» (Прем. 13:9). «Ведь, обращаясь к делам Его, они исследуют и убеждаются зрением, что все видимое прекрасно» (Прем 13:7).

Слово «прекрасно» (греч. «калос»), которым толковники в 1 главе книги Бытия перевели евр. «тов» – «хорошо, добро», сопровождает появление каждого нового творения: «И увидел Бог, что это прекрасно/хорошо». Но каким бы прекрасным и величественным не представлялось мироздание, не оно является целью творения. Повествование Шестоднева заключается рассказом о сотворении человека, и лишь после того, как появляется человек, говорится, что все не просто хорошо, но «хорошо весьма» (Быт. 1).

Творение человека в Шестодневе противопоставлено творению всего прочего мира. Если ранее Бог обращался к стихиям («да соберутся воды...», «да явится суша...», «да произведет земля...»), то теперь Он обращается к Самому Себе: «И сказал Бог сотворим человека» (Быт. 1:26). И уже здесь мы можем почувствовать, что человеку предназначается совершенно уникальное место в ряду прочих творений. Его еще нет, но и этот автоапеллятив и загадочное множественное число «сотворим», нарушая обычный ход повествования, показывают, что Бог имеет особое попечение о своем будущем творении. И то и другое – особое место человека, и особое попечение о нем Творца – раскрываются в следующих словах: «сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему».

Мне не приходилось встречать, чтобы кто-либо обращал внимание на определенную параллель между первым и последним днем творения, но с учетом особенностей композиции библейского повествования, где конец может возвращать нас к началу (т.н. хиазм), такая соотнесенность представляется достаточно очевидной: в первый день «безвидность и пустота» (евр. «тоху вавоху»), а венчает творение образ и подобие Божие (евр. «бэцальмэну кидмутэну»). Повествование о творении начинается с описания земли, которая была безвидна и пуста, а заканчивается человеком. Но он также взят от земли (Быт. 2:7), и именуется земнородным (Прем. 7:1), однако теперь эта земля несет на себе совершенный образ. Вместо безвидности появляется образ Божий, и вместо пустоты – подобие Божие. Так, что, с одной стороны, человек «обитает в храминах из брения» (Иов. 4:19), его «основание прах» (Иов. 4:19), он «прах и пепел» (Быт. 18:27), а, с другой, он мало чем уступает Богу (Пс. 8:6, евр. «элохим» Бог, возможно – боги; в греч. переводе ангелы), Который «славою и честью увенчал его, поставил его владыкою над делами рук Своих» (Пс. 8:6).

Вопрос о том, что именно составляет «образ и подобие Божие» в человеке породил обширную богословскую литературу. Их усматривали в разуме, слове, свободе, в особом духовном устроении человека и т.д. Но ближайший контекст, т.е. сам текст Библии, как указывали уже древние экзегеты (напр. Ефрем Сирин, Иоанн Златоуст), предлагает нам видеть образ Божий во власти:

«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами пресмыкающимися по земле». (Быт. 1:26)

Ту же идею, но в поэтическом оформлении мы можем видеть в 8-ом псалме:

«Ты поставил его владыкою над делами рук Твоих;
Все положил под ноги его:
Овец и волов всех
И также полевых зверей
Птиц небесных
И рыб морских
Все, преходящее морскими стезями». (Пс. 8:7-9)

И в литературе премудрости:

«Она (Премудрость Божия) сохраняла первозданного отца мира…
Она дала ему силу владычествовать над всем». (Прем 10:1-2).

Адам – владыка, имеющий власть над всеми делами Божьими. Власть возвышает его над прочим творением, и власть сближает его с Богом. Божественное установление власти настолько существенно, что апостол Павел берется утверждать: «нет власти не от Бога… посему противящиеся власти противятся Божию установлению» (Рим 13:1-2). Власть (владычество) – ключевое слово, характеризующее богоподобие «первозданного отца мира». Но если Библия, повторяя одно и то же слово, акцентирует на нем наше внимание, то это может значить лишь то, что данное слово таит в себе возможность более глубокого понимания: власть предполагает ответственность, а ответственность, в свою очередь, – свободное произволение, свобода – наличие разума, разум – слово. Не только разум, или желание, но и власть может являть себя в слове: «где слова царя, – там власть» (Эккл 8:4). Адам сотворен как царь, увенчанный славою (Пс 8:6) и наделенный властью и словом.

На закате формирования ветхозаветного канона тема творения, устремленного от безвидного вещества к образу Божьему, в целом ряде писаний получает одно довольно интересное преломление. Безвидность начального вещества интерпретируется не в плане отсутствия зрительного образа, воспринимаемого глазом, но как безмолвие, т.е. опять же отсутствие образа, но на сей раз образа звукового.

«И я сказал: Господи! Ты от начала творения говорил; в первый день сказал: "да будет небо и земля", и слово твое было совершившимся делом. Тогда носился Дух, и тьма облегала вокруг и молчание: звука человеческого голоса еще не было». (3/4 Езд. 6:40)

Подобная вселенская немота наступит лишь в конце света, перед Судным днем, когда «мир обратится в древнее молчание на семь дней, подобно тому как было прежде» 3/4 Езд. 7:), когда стихии еще безмолвствовали, но…

«Вода немая и бездушная, по мановению Божьему, произвела животных, чтобы все роды возвещали дивные дела Твои». (3/4 Езд. 6:48)

Эта хвала достигает своего членораздельного оформления с появлением человека. Таргум Иерушальми I передает «(И вдунул [Бог] в лице его [Адама] дыхание жизни), и стал человек душою живою» (Быт. 2:7), как «и стало дыхание в человеке душою говорящей», дух же дан человеку «прежде всего для поклонения славе Всевышнего» (3/4 Езд. 7:78). То, что слово хвалы венчает сотворение мира с восхитительной выразительностью передано в «Одах Соломона», апокрифе конца I-начале II в.

«Он дал уста Своему творению,
Чтобы оно, раскрыв со гласом к Нему уста [свои],
Прославило Его». (Оды Сол. 7:25)

Итак, в начале творения Бог говорит, и слово Божие обращено к безмолвию. Но в конце это безмолвие нарушается, творение обретает свои уста – человек получает дар речи, чтобы прославить Творца.

Примеры, приведенные здесь, взяты нами из книг неканонических, но понятно, что подобные мотивы, фокусирующие внимание на слове, представляют лишь дальнейшее развитие идей, которые ясно обозначены уже в первых главах книги Бытия. Выражение «и увидел Бог» повторяется в Шестодневе 7 раз, а выражение «и сказал Бог» – 10 (в обоих случаях числовая метафора совершенства и полноты). Бог творит Своим словом мир: «Он сказал, – и сделалось; Он повелел, – и явилось». (Пс. 32:9)

И мир возвещает о славе своего Творца:

«Небеса проповедуют славу Божию
И о делах рук Его вещает твердь.
День дню передает речь,
И ночь ночи открывает знание». (Пс. 18:1-2)

Весь мир ликует перед лицом Господа:

«Да веселятся небеса,
И да торжествует земля,
Да шумит море и что наполняет его,
Да радуется поле и все, что на нем,
И да ликуют все дерева дубравные
Перед лицем Господа». (Пс. 95:11-12)

Творческое «да будет», которым Господь, повелевая, приводит мир в бытие, не доступно творению, но возможность нарекать имена – как подобие Божественного слова и знак власти над всякой тварью – предоставлена человеку.

«Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым». (Быт. 2:20)

Итак, говоря о творении, мы подошли к тому, что выходит за рамки тварного. За пределами Шестоднева стоит еще один день – день седьмой. И хотя он не входит в число дней творения, он имеет самое решительное значение для жизни всего тварного мира. Все, что вершилось в течение шести дней, лишь подготовка к седьмому дню, который не просто выходит за рамки, но превосходит всякое творение. Совершенство седьмого дня подчеркивается в книге Бытия не только вербально, но и формально: уже в композиции повествования о седьмом дне мы можем увидеть, с одной стороны, решительное отличие этого дня от всех прочих, а с другой, указание на его абсолютное превосходство.

Во-первых, прежде чем перейти к рассказу о субботе, бытописатель подводит заключительную черту под историей творения: «Так совершены небо и земля и все воинство их» (Быт. 2:1). Но действительно ли события седьмого дня не имеют никакого отношения к творению и указывают лишь на то, что Бог «почил в день седьмой от всех дел, которые делал»? (Быт 2:2). В пятницу вечером, т.е. с наступлением субботы в ветхозаветном храме левиты пели следующий псалом (в Септуагинте он озаглавлен «В день предсубботний, когда населена земля. Хвалебная песнь Давида», из этого же псалма взяты стихи великого прокимна, которые возглашаются на субботней вечерни православного богослужения):

«Господь воцарился [и] облекся величием
Облекся Господь славою [и] препоясался
Ибо утвердилась вселенная – не поколеблется.
Готов престол Твой оттоле, от века Ты» (Пс. 92:1-2)

Иными словами, вся вселенная была сотворена наподобие престола, и в субботу, в день седьмой, «когда населена земля», Господь является в мире, воцаряется в нем. Он восседает в нем как на Своем престоле, который отныне готов принять своего превечного Творца. Это присутствие Божие освящает весь мир: «И благословил Бог день седьмой и освятил его» (Быт. 2:3).

Хотя уже с самого первого момента творения «Дух Божий носился над водою», но лишь по завершении «всех дел», с появлением человека мир венчается нетварным освящением во всей доступной для него полноте. Этот апофеоз совершенства декларируется в кратком повествовании о седьмом дне, но, как то нередко бывает в Священном Писании, декларируется специфическими символико-нумерическими средствами.

Каждый день творения оканчивается словами: «и был вечер и было утро день один, второй, третий и т.д.» и лишь рассказ о субботе, состоящий из четырех фраз, не имеет подобного завершения. Вместо этого выражение «день седьмой» обнаруживается во всех трех первых предложениях, каждое из которых в еврейском оригинале состоит ровно из семи слов:

«И-завершил Бог в-день седьмой дела-Свои, которые Он-делал
И-почил-Он в-день седьмой от-всех дел-Своих, которые Он-делал
И-благословил Бог этот день седьмой и-освятил его».

Вся эта композиция – семь слов в трех предложениях и трижды повторенное «день седьмой» – привлекает к себе особое внимание и является числовой эмфазой повествования о субботе.

В заключение я хотел бы сказать, что уже в 1-ой главе книги Бытия намечены основные богословские понятия, которые с предельной полнотой раскрываются в Новом Завете. Нельзя забывать, что Шестоднев, который в последнее время очень часто комментируется с позиции естественных наук, является в первую очередь текстом богословским, а его богословие, коль скоро мир не только сотворен Богом, но и устремлен к предельному совершенству, можно охарактеризовать как христоцентричное. Все те смысловые линии, которые мы пытались проследить, и которые, сплетаясь, образуют повествование Шестоднева, устремлены ко Христу. Именно в Том, Кто является не только совершенным Богом, но и совершенным Человеком, все сотворенное находит свое предельно полное осуществление. Мы видели, что повествование о творении разворачивается от безвидности к видимому миру, и далее к человеку, который являет собой образ Божий, но во Христе в мире является Тот, Кто вправе сказать: «Видивший Меня видел Отца Моего небесного». От пустоты мир приходит в состояние наполнения: появляются небо, земля, моря, растительность, светила, животные – порядок и красота мироздания, свидетельствуют о своем Творце; следующий шаг к совершенству – богоподобный человек, и наконец в мире является Христос, Который говорит: «Я и Отец – одно» (Ин. 10:30). Мир творится из тьмы к свету и истинный Свет, Свет всему миру озаряет мир с приходом Христа (Ин. 8:12). Мир творится от немоты к слову, и во Христе является истинное, превечное Слово Бога-Отца. Мы говорили о том, что библейский контекст позволяет рассматривать богоподобие человека в аспекте власти, но совершенная власть предоставлена опять же Христу: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28:18), «Ты дал Ему власть над всякою плотью» (Ин. 17:2). Он – «от начала Сущий» (Ин. 8:25) – венчает Собой все творение, и Который есть Господь Вседержитель, Альфа и Омега, начало и конец всего (Откр. 1:8).