Все ли будут спасены? Маргиналии к очеркам Дэвида Бэнтли Харта

Тему, которую затронул Дэвид Харт1Дэвид Бентли Харт. Все будут спасены. Рай, ад и всеобщее спасение / Пер. с англ. библиотека клуба ESXATOS, 2020., обсуждали и обсуждают многие христиане — и в 4 веке, и сегодня. И до сих пор христиане не пришли к консенсусу. Очерки Харта, в сущности своей, представляют плод его психологических переживаний и его личные проекции из серии «каким должен быть Бог». Никакой глобальной догматики и аналитики нет, зато потоки психологизма наводнили все его очерки. Все озвученные им тезисы давно известны.

Все рассуждения Харта можно назвать «метанием между трех сосен»:

концепцией тотального предопределения (кальвинизм и ряд других доктрин);

концепции свободного, но несправедливого Суда, когда Бог выносит наказание не пропорциональное нарушению (ибо никакой акт во времени не может быть равноценен вечности с правовой точки зрения);

концепцию «разумного творения», детерминированного к Славе.

При этом Харт всеми силами выводит из диалога вопрос о глубине человеческой свободы: «Вопрос о тварной свободе не имеет никакого значения к моему аргументу» (с. 83). Напротив, именно этот вопрос и является фундаментальным и принципиальным в этой теме. Харт задается вопросом, может ли любящий отец позволить своему безумному или неграмотному сыну причинить себе вред: принять яд или убить себя? Ответ, вроде бы, очевидно отрицательный. Но почему вопрос поставлен только в плоскости эсхатологии? Харт исходит из двух тезисов:

Божий акт творения — акт величайшей свободы и всемогущества и разума;

Все творения (включая человека и демонов) детерминированы к спасению в «конце».

Но второй тезис вызывает возражения в свете первого: если акт творения — это акт величайшей безусловной свободы, всеведения и предопределения к спасению, то почему тогда промежуток между началом и концом преисполнен хаоса и зла?

И еще: Харт эсхатологическое всеобщее спасение выводит не как особую милость Бога, а исключительно как результат того процесса, который Бог запустил в начале, то есть он рассматривает спасение как онтологически детерминировано. Но именно этот аргумент самый уязвимый. Всеобщее спасение в эсхатоне никак необъяснимо из Начала и всей истории, которая началась в Начале. Эта история преисполнена тех самых мук, неведения, зла и боли, отрицанию которых в эсхатоне Харт посвятил свои труды. Но его заверения о всеобщем спасении в эсхатоне звучат на фоне страданий во время движения к Цели не более убедительными, чем, скажем, если бы мы заявили, что две сотни ядерных взрывов, коллапс экологической системы Земли, отравление атмосферы и загрязнение космоса вдруг оказались бы «доброй целью», завершив весь цикл бессмысленных мук вселенной экологическим обновлением и всеобщим благополучием. В рассуждениях Харта не больше логики, чем в утверждениях, что искривленный с самого зачатия позвоночник можно к эсхатону привести к норме, если в промежутке между началом и эсхатоном по нему десять раз нанести удары лезвием топора.

Если Бог всемогущ и всеблаг, то почему Он открывается таким не в Начале, а в эсхатоне? Зачем весь этот путь от Начала до Конца, если Конец уже предопределен для всех в начале? Почему добрый отец, по мысли Харта, только относительно Вечности «запретит» больному сыну бросаться в огонь или совершать другие формы суицида, но не делает этого на протяжении всего исторического пути от Начала до Конца, если, по мысли Харта, запущенное Начало совершенно и содержит в себе уже всю информацию о Конце?

Для Церкви ответ очевиден: эсхатон будет добрым не для всех, а кто где будет (слева или справа от Судии) зависит от образа жизни самих людей. Бог не предопределяет их к цели – они сами выбирают себе цель. Те, кто нашли себя в Боге в процессе истории между Началом и Концом, войдут в Его вечность. Поэтому мы согласимся с Хартом, что с правовой точки зрения ни одно решение или действие человека не может быть эквивалентно вечности. С правовой. Но не с онтологической. С онтологической же точки зрения единичный акт разумного существа (ангела или человека) во времени может иметь непреодолимую силу вечной проекции. Пример тому — падение сатаны, о котором мы еще будем говорить.

«Если не все спасены, если Бог создает души, которые, как он знает, обречены на вечное страдание, то получается, что Бог зол!?» (с. 96).

Именно из-за того, что Харт не понимает, что такое творение существ, наделенных свободой, у него возникает примитивная телеология как ровное движение космологического процесса от Начала к Цели. Бог не «знает», что та или иная душа выберет в своем свободном выборе, но Он это может предвидеть как одну из возможностей. Творение Богом человечества вполне сродни с рождением детей: вы не знаете, кем будут ваши дети не только по профессии, но и в моральном смысле. Но вы знаете, чего вы хотите от них и что вы хотите им привить. А они имеют свободу это отвергнуть. Да, зачиная ребенка, вы говорите сами себе: «Мы даже еще не знаем, будет ли это мальчик или девочка, и какой у него будет характер». Затем, по мере его роста, вы ставите перед собой относительно своего ребенка новые вопросы: «Какие у него имеются предрасположенности к болезням? Какие черты характера нуждаются с нашей стороны в особом внимании? Куда направить его учиться?». Но все равно, даже направляя его к вами определенной цели, вы не знаете, достигнет он эту цель, собьется с пути, или поменяет вообще направление своего движения.

«Согласно традиционной картине двойной вечности, заключительного разделения спасенных и проклятых (независимо от того, будут ли последние вечно мучиться или просто навсегда уничтожены), Бог фактически не может спасти ни одного человека вообще. Он мог бы, конечно, стереть память каждого из избранных, кем бы они ни были раньше, разрушив их воспоминания и привязанности, как врата ада, а затем воздвигнуть на их месте какое ни будь другое существо, превратив, таким образом, волю каждого в идиотское блаженство, лишенное любви, которая делала его или ее этим человеком. Но людей, по-видимому, нельзя так спасти, их можно было только проклясть. Только в аду каждый из нас мог обладать чем-то вроде личной жизни судьбы: мучаясь, возможно, воспоминаниями о любви, которую мы растратили или предали. Итак, вот наш выбор: либо ад вечных мук, либо рай, который есть уничтожение всего, что когда-либо делало нас теми, кем мы были? Если это так, если для того, чтобы попасть на небеса, мы должны быть сведены к безымянным сущностям, каждая из которых неразличимо отличается от другой, то, возможно, именно в ад мы и хотим попасть» (с. 159-160).

Именно потому, что Бог не может стереть все грани личности, которые эта самая личность сформировала в себе на протяжении всего своего существования в мире становления, Он и не может нас спасти. Человек уйдет в мир фэнтези, в мир своих любимых стереотипов, сколь бы ложными они ни были. Спасение — это сложный процесс такого нераздельного слияния моей личности с Богом (без утраты моей личности, но с полной потерей самости), чтобы я мог как Павел сказать: «Я умер… Я распялся со Христом, и уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2:19-20). Спасенный — это человек, который формировал свою экзистенцию, те самые паутины личного общения, о которых говорит Харт, исключительно «во Христе», а все намечающиеся вне Христа «ниточки связи» нещадно обрывал в самом начале – прежде, чем они успели образовать целы синапсы связи в нашем существовании. Христос Сам нам четко заявил, что человеку придется рвать связи — во Имя Его — даже с самыми близкими:

«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Мф 10:34-39).

Человек должен уметь вовремя разорвать любой круг общения, который формируется не во Имя Христа. Харт хочет избежать самого основного момента в истории христианства — разделения. Но именно с разделения и отвержения не уверовавших начинается христианство. «Руками же Апостолов совершались в народе многие знамения и чудеса; и все единодушно пребывали в притворе Соломоновом. Из посторонних же никто не смел пристать к ним, а народ прославлял их» (Деян 5:12-13). Лиц, совершающих грехи внутри общины, апостолы отсекают от общения с Церковью и предают то сатане (1Кор 5), а то и смерти (Ден 5:1-11).

«Прежде всего христианин более или менее обязан верить, что в разумных душах есть внутренняя природа: мы сотворены по Божественному замыслу, по божественному образу, ориентированы на Божественную цель и таким образом исполняемся в самих себе лишь постольку, поскольку можем достичь совершенства своей природы в единении с Богом» (с. 175).

Именно так! Но, как мы уже отметили выше, человек настолько свободен, что имеет возможность не восполнять себя Богом, а напротив — формировать свой мир «призрачных идей» и погрузить себя в вымышленную им «виртуальную реальность», потеряв себя, тем самым, навечно. И как Бог не может навязать человеку «правильную парадигму» мышления и поведения в этой жизни, так же Он «бессилен» изменить самосознание человека после Страшного Суда.

«Свобода – это способность существа развивать то, чем оно естественно является, становиться все более полно тем, что он есть. Свобода семени дуба — это его непрерывный рост в дуб» (с. 175).

Тут Харт ошибается. У дуба как раз нет свободы — у него есть программа, согласно которой он развивается, и только внешнее вмешательство может заставить мутировать семя дуба. У человека же есть с одной стороны программа-призвание, с другой стороны – возможность идти прочь от Бога и превратиться в сатану во плоти. «Быть полностью свободным — значит быть направленным на ту цель, ради которой изначально была создана наша природа» (с. 176). Один нюанс: у человека программа не работает автоматически, т.е. человек должен сам сознательно «нажать на клавишу пуска», после чего вложенный в природу потенциал начинает превращаться в актуальную реальность. И вместо самого человека никто и никогда не может «нажать на клавишу пуска».

«Для тех, кто беспокоится, что все это сводится к некоему метафизическому детерминизму воли, я, возможно, ничего не возражу. Конечно, это своего рода детерминизм, но только на трансцендентальном уровне, и только потому, что рациональная воля должна быть детерминирована, чтобы быть чем-то вообще. Рациональная воля по своей природе есть способность к интенциональному действию и поэтому должна существовать как ясное отношение между "началом движения" внутри нее и "концом", побуждающим это движение… Божественный детерминизм по отношению к трансцендентному благу является именно тем, чем является свобода для рациональной природы» (с. 175).

Так в том то и дело, что если бы в человеке изначально работала эта программа и не было бы свободы переступить через «рациональную волю» и не было бы шанса самому в себе менять целеполагание, на которую направлена интенция. Не было бы никакого зла в мире, но и человек не имел бы никаких заслуг пред Богом: Он просто слепо и по программе осуществлял бы «интенцию рациональной воли», причем, к цели, которую тоже указал ему Бог. Но эта схема не работает в отношении человека. Мы это видим. И если она не работает в человеке с момента его возникновения, то кто нам сказал, что после того, как человек пройдет жизненный путь и достигнет своей цели — он вдруг потеряет способность упиваться своими ложными целями и рационализируется в правильном ключе?

«Бог, будучи бесконечно изобретательным и бесконечно знающим, может сплести все в совершенно последовательную непрерывность, чей конечный результат состоит в том, что все обстоятельства и силы ведут к единению каждого существа с самим собой и могут сделать это именно путем противостояния каждой рациональной природе с возможностями, которые, как он знает, они реализуют через свою собственную свободу воли» (с. 190).

Тут Харт противоречит сам себе: Выше он отказывался зло вписывать в алгоритм Промысла и считал его ущербом творения относительно понимания и постижения Единого. Здесь же получается, что «изобретательный Бог» все-таки вписывает зло в Свою «рабочую программу».

«Бог, в своем всемогуществе и всеведении, вполне способен определять результат всех вторичных причин, включая Свободную волю, не действуя при этом как еще одна дискретная причина среди них» (с. 189).

Это означает приблизительно следующее: Если тебе Верховный Повелитель (Первопричина и Цель) велит идти на север, но ты, под влиянием вторичных причин, идешь на юг — ничего страшного: тебя все равно сила мистического магнетизма приведет на север. Что это значит? Только то, что твой частный выбор ничего не значит и что вообще вся эта мировая драма со введением вторичных причин — просто игра, забава Первопричины, которая итак уже все определила к Цели. «Бог всегда дает Своим созданиям свободу, заставляя их свободно искать его в качестве конечной цели во всем остальном, что ищет интенциональное сознание» (с. 192). Правильно, но дар свободы как раз в том и заключается, что люди могут искать, а могут и не искать. Если мы приходим в конечном итоге ко всеобщему спасению, которое равнозначно тому, что все люди познают Бога, то в таком случае вся история — это просто «игра в свободу», некая забава Божества: «Я посмотрю, кто из них захочет меня искать, а кто нет — а потом все равно всех спасу, в том числе и тех, кто не хотел Меня искать и знать». Это еще более бредовая идея, чем вечный ад.

Харт упрекает сторонников вечности мучений в том, что они «исповедуют два противоположных принципа одновременно и просто отказываются видеть их противоречие» (с. 36). Он что-нибудь знает про логические антиномии, парадоксы, энигмы (коаны)? Он уверен, что Бог и созданное Им мироздание обязано уложить в прокрустово ложе формальной логики любого школьника? «Если вера действительно настолько лишена очевидной рациональности, то это даже не вера, ибо она не имеет никакого умопостигаемого содержания» (с. 84-85). Какая чушь! Вера именно потому и является верой, что она не есть знание, не есть логически выведенный результат рассуждений или работы рассудка. Вера — это парадокс, но Харт хочет устранить «соблазн Креста».

«Меня часто поражали некоторые знакомые мне томисты, которые привержены тому, что часто называют “интеллектуалистической” моделью человеческой свободы (как и я сам), но которые также настаивают на том, что душа может свободно отвергнуть любовь Бога с такой совершенной проницательностью понимания и намерения, чтобы заслужить вечное страдание. Это совершенно головокружительное противоречие» (с. 36). Глупец! Как в этом мире душа грешника не может принять Правду Бога и готова воевать против Него за что-то «свое», так же и в будущем мире она способна упереться в тупик самости. Любой выбор в сторону греха — это отказ от Бога. Что такое Царство Бога? Ведь это наслаждение не красотами, а самим Богом. Счастье быть в Боге вопреки всему. Но что такое грех? Это когда человек говорит: «вот эта безделица мне принесет больше счастья, чем Бог, а потому я выбираю ее, а не Его, раз надо выбирать». И чаще всего играет роль как раз не рациональность, а чувства: рационально человек знает, что конфликты портят нервную систему, но он может воевать из принципа. Разве сатана не знает, что «не рационально» воевать с Богом? Почему ж он воюет? Этот же аргумент является нашим ответом на тезисы Харта о том, что все злые поступки человека являются результатом либо плохого воспитания, либо внутренней душевной катастрофы, причины которой вне человека. Харт отрицает возможность совершения человеком спонтанного акта «чистой свободы». Но сатана своим существованием опровергает сомнения Харта. А я утверждаю, что и внешняя среда, и генетическая предрасположенность нисколько не отменяют того факта, что все это реальность субъекта «Я» воспринимает исключительно как внешнюю среду и поддается ее влиянию человек вполне свободно. То есть акт принятия или неприятия в себя любого искушения это всегда трансцендентированый выбор, с которым человек и останется вечно (если не повергнется к ногам Искупителя и в Его крови не переменит свое прошлое)

«Мы не оцениваем действия Бога по какому-то более высокому стандарту этического действия; мы просто “измеряем” истории, которые мы рассказываем о нем, по его собственной природе, как трансцендентного блага» (с. 63).

Точнее — по своим представлениям о том, что такое «благо», дерзко перенося эти представления на «природу Бога». Но именно рассказанные в Писании истории о Нем говорят нам о том, что наши и Его представления о благе различаются. Разве не странно для Харта, что Всемогущий Бог не смог спасти сынов Израиля, не пролив в Египте кровь невинных первенцев? Те ни менее, нарратив о делах Бога говорит нам, что Он это сделал и отнюдь не таким образом, каким хотелось бы Харту и его единомышленникам.

«Подчинение морально непонятному повествованию о взаимоотношениях Бога со своими созданиями было бы своего рода эпистемическим нигилизмом, сводящим акт верности Богу к жестокой упрямой неверности разуму. Мы знаем, что, рассуждая логически, он не просто обязан делать добрые дела; скорее, он сам является трансцендентным благом и поэтому не может быть источником несправедливости» (с. 63).

Он никому ничего не обязан. Бог библейского Откровения не соответствует этим конструкциям кабинетного гуманиста Харта:

«Ибо Он говорит Моисею: кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею. Итак [помилование зависит] не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего. Ибо Писание говорит фараону: для того самого Я и поставил тебя, чтобы показать над тобою силу Мою и чтобы проповедано было имя Мое по всей земле. Итак, кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает. Ты скажешь мне: "за что же еще обвиняет? Ибо кто противостанет воле Его?" А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: "зачем ты меня так сделал?" Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного [употребления], а другой для низкого?» (Рим 9:15-21).

«Ум, в совершенстве познающий всю истину вещей, никогда не найдет того места, где какое-то чисто непроизвольное отступничество со стороны конкретной души, обладающей совершенным рациональным знанием реальности, отделило нас от Бога» (с. 45). Восприятие мира строится не отвлеченным воображением ума, а всем существом человека. Увы, сатана своим существом выбрал мир без Бога, так же точно и человек способен избегать Бога. По этой же самой причине современные либеральные «теологи» гонят Бога прочь: Бога как личность (т.е. опыт библейского Откровения со всей непредсказуемостью Всевышнего и радикализмом Его требований) они с радостью заменят безликим Абсолютом индуистской мистики.

«Мы все должны знать, что всякий раз, когда термины “справедливость” и “вечное наказание” ставятся рядом, как если бы они были логически совместимы, границы рационального нарушаются» (с. 46).

Так никто и не утверждает, что вопрос решается в плоскости справедливости. Не Бог и Его Суд причина страданий человека, а сам человек, ушедший от Бога.

Также я почерпну инструмент дискуссии против Харта в его же различиях между конечным и бесконечным существом и их характеристиками (с.59-60): Харт говорит, что Бог добро не относительное, а Абсолютное. Мы с этим согласимся. А теперь давайте вообразим себе огонь. Он приносит пользу именно ввиду своей ограниченности и конечен, но Абсолютный Огонь — это безусловная и абсолютная смерть всех, кто не есть огонь. То есть, чтобы сохранить свое существование в Абсолютном Огне, надо стать причастником Его природы. Именно об этом нам говорит сотериология Церкви: «Через Христа и во Христе мы можем стать «причастниками Божеского естества» (2Пет 1:4). Все, кто не причастны этой Полноте — сгорят в огне вечных мук. В этом мире, на всей протяженности истории, Огонь Божества являет Себя «дозировано» и относительно: Он не поглощает в Себе «все», а потому оставляет для человека поле свободы. После того, как наступит эсхатон и «Бог станем всем во всем» (1Кор 15:28), уже никакого «вне» Абсолюта не будет.

«Мы обречены на счастье, пока наша природа беспрепятственно следует своим самым здоровым импульсам» (с. 43).

Но мы имеем возможность обречь себя на несчастье, извратив свою природу и ее импульсы.

«Это не значит отрицать, что в дополнение к “первичной причинности” акта творения Богом мира существуют бесчисленные формы "вторичной причинности", действующие в пределах сотворенного порядка, но ни одна из них не может превзойти или избежать той единственной цели, к которой первая причина направляет все вещи. И эта вечная телеология, которая, в конечном счете, управляет каждым действием в творении, рассматриваемая с точки зрения истории, принимает форму космической эсхатологии» (с. 70).

Это пахнет детерминизмом. То есть автору приходится все время жертвовать непредсказуемостью и свободой человека. Но если мы и можем согласиться с космологическим фатализмом или телеологическим детерминизмом космоса относительно эсхатона, то этот механизм «не работает» когда мы говорим об ангелах и человеке. Человек — это не просто часть космоса. Это существо, которое имеет возможность активно противиться воле Божьей (к примеру, Лк 7:30; Мф 23:37). И никто не сказал нам, что эта активно у человека пропадет после Страшного Суда.

«Писание, кажется, поддерживает мою точку зрения. "Познаете истину — и истина вас освободит" (Ин 8:32). Ибо свобода и истина — одно, и не знать истины — значит быть порабощенным» (с. 83).

С тем, что не знать Истину значит быть в рабстве зла, никто не спорит. Но Харт извращает смысл Писания: Христос нигде не сказал, что познание Истины — детерминировано для всех. Совсем напротив. Иисус указывает путь, возможность познать Истину, но не говорит, что Истина для всех засияет с фатальной неоспоримостью и всех насильно заставит Себя познать. Повторимся, человек настолько реально свободен, что может создать мир фэнтези и погрузить себя в этот мир на вечное существование.

Есть еще один момент. Христос постоянно говорит о Суде, а не об объявлении всеобщей амнистии. Именно Суд Харт хочет исключить. Нравится это Харту или нет, но суд будет, и Судьей, принимающим решение, будет не Харт.

Смотрите также: дискуссия о возможности всеобщего спасения на портале «Иисус».

Архимандрит Феогност (Пушков), «Евангельское учение о вечных муках: слова и притчи Христа»;

Леонид Дементьев, «Критический анализ статьи архимандрита Феогноста (Пушкова) о вечных муках в Евангелии»;

Архимандрит Феогност (Пушков). «„Иакова Я возлюбил, а Исава возненавидел“ (Рим. 9:13). Сентиментальность либерального гуманизма — это еще не Божественная любовь»;

Леонид Дементьев «Любовь всего надеется».